Ставок больше нет

[KettyNiki]

Ставок больше нет
Автор: KettyNiki

Фэндом: EXO - K/M
Персонажи: Сехун, Лухан, Чанёль

Рейтинг: PG-13
Жанры: Джен, Ангст, Драма, Мистика, Психология, AU
Предупреждения: Смерть персонажа, OOC, Нецензурная лексика
Размер: Мини, 7 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание:
О Сехун пациент психиатрической клиники, которому там вовсе не место. Или место?

Публикация на других ресурсах:
С разрешения автора

Примечания автора:
Я не пишу по ХунХанам из принципа. Не писала и практически не читала, может именно поэтому мне было так сложно писать это все. Но на роль Лухана попросту больше никто не мог подойти, а Сехун появился с первых же мыслей в моей голове. Поэтому советую не ругаться и не воспринимать всерьез все написанное. Стиль скачет - каюсь.

Заранее приятного прочтения.
С уважением, ваша Никки
Серый – цвет выцветшей напольной плитки со странным непропорциональным узором и стен, знающих о влажной уборке лишь понаслышке. Потолок здесь тоже серый, такой же, как и небо за оконными коваными решетками. Скажите на милость, кому придет в голову попытаться сбежать из-под чуткого надзора с тринадцатого этажа небоскреба? Тогда зачем выставлять решетки и каждый божий день проверять их наличие? Самоубийцы? Подобных субъектов привозят сюда с завидной регулярностью, но держат на привязи короткими ошейниками и ремешками. Тоже серыми, потому что прачка оставляет добрую часть пятновыводящих средств под нижней полкой, чтобы избавить себя от надобности приобретать их для личного пользования. С каждым мгновением серость становится частью проживающих, подкрашивая кожу и внутренности вязким напылением и оловом растекаясь по венам.

Промежуток в двадцать минут между приемом таблеток и завтраком – самое напряженное время в частной специализированной клинике для душевнобольных. Санитары с ловкостью циркачей лавируют между тележек друг друга, салютуя и переговариваясь, распространяя последние новости и жалуясь на закрепленных за ними пациентов. Двадцать минут шума и гама единственное, что еще напоминает о наличии жизни в больничных стенах.

- Доброе утро, Сехунни. – У санитара ярко-голубая униформа со смешной шапочкой на голове и нелепым рядом пуговиц на манжетах. Он постоянно цепляется ими за банки-склянки, едва ли не роняя дорогие препараты на металлическое дно тележки. Неуклюжий, с набором шуток-прибауток на каждый день и длинным языком, не прекращающим вещать о чем-то, ну очень интересном: погоде, новостях политики или намечающемся кризисе в Соединенных Штатах. Совсем еще юный, наверняка проходящий практику, Пак Чанёль нравился многим пациентам куда более, нежели сварливый старичок, работающий до него. Он скакал и прыгал вокруг кроватей, поправляя одеяла и проверяя прочность каждого ремешка на руках особо буйных, а главное – никогда не пытался влезть в душу или прочитать мораль о правильности поведения и суждений.

- Доброе, - флегматично отзывается пациент, неотрывно следя за перемещениями высокого юноши. Постепенно от мельтешения начинает стучать в висках, но просто взять и оторвать взгляд – непосильная задача. Даже моргнуть страшно, а вдруг исчезнет. Как все те сны…

- Сегодня у нас по расписанию, - Чанёль вертит в руках упаковку лекарства, одну из тех, что хранилась в его тележке отдельно от других, и глупо улыбается, - магний и аскорбиновая кислота. Ты чертовски везучий, малыш, - смеется он, передавая кругляшки в подставленную ладонь и наполняя высокий бокал прозрачной водой. На секунду задержав серьезный взгляд на бледном лице, Чанёль принимается активно размахивать руками, вещая о протеиновом завтраке и старушке из соседней палаты. Та страдает тафофилией и, поговаривают, захламила дом надгробиями и прочей похоронной атрибутикой, доведя тем самым родную дочь до инфаркта. Конечно, не каждый же готов проснуться однажды и найти в своей постели ритуальную вазу с остатками чьего-то праха. Вот и сплавили сошедшую на старости лет с ума в клинику. И не в какую-нибудь, а лучшую и самую дорогую.

- На завтра у тебя назначено свидание с родителями и сестрой, - как бы между делом сообщает Чанёль, заставляя Сехуна подавиться водой. Мальчик широко распахивает глаза и с таким ужасом смотрит на санитара, что тот невольно опускается рядом и хлопает по костлявому плечу. – Малыш, тебе не удастся вечно скрываться от этих людей. Все тонкости улажены и, если ты не станешь вести себя, как обычно, возможно, они даже позволят тебе вернуться домой. Ты же не хочешь всю жизнь проторчать в четырех стенах психушки в компании таких, как я или твоя соседка?

Сехун не утруждает себя ответом. Ему совершенно наплевать на соседство, прописанные витамины, от которых организм выворачивает разноцветной жижей. Здесь он чувствует себя вполне комфортно. Так, как не чувствовал себя дома со дня похорон родного отца. Ему было всего пять, когда мужчина в черном сообщил матери о смерти влиятельного бизнесмена. Тот задохнулся в салоне автомобиля, якобы забыв отключить зажигание и уснув за рулем. Нелепая смерть. Никто не стал расследовать или разбираться в истинных причинах произошедшего, приняв случившееся, как должное. Вроде был человек, а однажды его просто не стало. Закономерность этого мира, от которой пока еще никто не уклонился. Неутешная вдова горевала недолго. Через два месяца в дом вошел другой мужчина, взяв под свое руководство и крупную компанию, и воспитание чужих детей. И если младшая сестра, не знающая родного отца, смогла с легкостью подменить одну любовь на другую, то для Сехуна это оказалось непосильной задачей.

- Во всяком случае, подумай над моими словами, - Чанёль вымученно улыбается и треплет мальчишку по непослушным волосам. – А пока марш завтракать, а потом у меня будет для тебя подарок. – Игривое подмигивание часть Чанёля, и Сехун улыбается в ответ, поспешно набрасывая на плечи длинный больничный халат.

Завтрак проходит в гробовой тишине под надзором строгой смены охраны, у которых не пошалить и не сказать лишнего слова. Сехун торопливо пережевывает безвкусную дрянь, именуемую поварами овсянкой с черносливом, и почему-то совсем не чувствует себя английским лордом. Каша пристает к ложке и лишний раз отказывается отлипать от металла, из-за чего мальчик хмурит брови и недовольно морщит нос. Для полноты картины субстанция скребет стенки пищевода и взрывается во рту приторностью.

Чанёль появляется на пороге столовой как раз в тот момент, когда каши остается на донышке, а тошнота подступает к горлу. Он совершенно не обращает внимания на недовольство охраны, подхватывает под локоток подопечного и уводит за собой, игриво отдавая честь служивым. Сехун в знак благодарности изворачивается и виснет на санитаре, громко смеясь и непонятно еще чему радуясь. В такие моменты он особенно похож на ребенка, волей судьбы лишенного самого ценного – детства. Чанёлю хочется восполнить недостаток воспоминаний всевозможными глупостями и забавами, но единственное, что хоть как-то подвластно его влиянию, возможность прогуляться по парковой зоне, прилегающей к территории клиники.

Яркий свет бьет по глазам. Приходится жмуриться и прикладывать ладонь ко лбу, чтобы поскорее привыкнуть к запретным, ставшим за два года нахождения в серости чуждыми краскам. В горле моментально пересыхает от переизбытка кислорода, вызывая головокружение. Сехун хватается пальцами за рукав черного пальто санитара, не в состоянии сдвинуться с места ближайшие несколько минут. Чанёль только посмеивается, аккуратно разжимает маленькие пальчики, переплетает их со своими, и устремляется вперед.

Они медленно бредут по тропинке, вымощенной разноцветными камнями. Сехун вертит головой из стороны в сторону, как маленький ребенок, восхищенно вздыхая и попеременно наклоняясь, чтобы поднять пожелтевший листочек и прочувствовать всю прелесть ярких красок. Он смеялся, и смех его звоном колокольчиков разносился по округе, подхватываемый прохладным ветерком. Прохожие недовольно перешептывались, не понимая странной радости подростка обычной прогулке по парку. Но ни Сехун, ни Чанёль не обращали на пересуды внимания. Будто в мире не осталось ничего, кроме парка и пары молодых людей, наслаждающихся глотком свободы.

Немного осмелев, Сехун выпустил заботливую руку и остановился, запрокинув голову. С качающихся деревьев, кружась в осеннем вальсе, падали листья. Мальчик вытянул руки и закружился вместе с ними, припоминая уроки танцев. Он чувствовал, как свобода наполняет все его тело, подпитывая силами для дальнейшей борьбы с мыслями о не сложившейся судьбе. Счастье – это момент «здесь и сейчас». И никакие «завтра» не должны вмешиваться в хрупкое единение с природой.

Сехун останавливается только тогда, когда краски сливаются в одно слепое пятно, но улыбка так и не покидает его губ. Он смотрит на Чанёля с благодарностью и несколько раз кланяется, вызывая смех последнего. Один из поклонов выходит смазанным, взгляд цепляется за одинокую фигуру среди кустарников и замирает. Сехун хмурит брови, стараясь лучше всмотреться в размытый опускающимся на парк туманом профиль. А потом зажмуривается.

«Нет, нет», - проносится в его мыслях. – «Этого просто не может быть», - думает он, разлепляя веки и убеждаясь в своей правоте. В том месте, где мгновением ранее стоял молодой человек, никого нет. Только ветер треплет аккуратные ветки кустарника, и туман дымкой стелется.

- Хён, - зовет Сехун, не смотря на спутника. – Думаю, пора возвращаться, хён.

Чанёль прищуривается, чтобы понять внезапную перемену в настроении подопечного, но просьбу выполняет, вновь перехватывая тонкие пальчики. Они молча возвращаются в клинику. Чанёль помогает мальчику переодеться и улечься в кровать и советует немного поспать перед обходом. Сехун на автомате кивает и накрывается с головой одеялом, молясь никогда-никогда не засыпать. Потому что страшно. Потому что там, во сне к нему снова придет этот парень с грустными глазами и шрамом на запястьях. Сехун не видит его рук, но чувствует кровоточащий разрез лбом, на который ложится прохладная ладонь. И все это столь реально, что просыпаясь каждое утро вот уже в течение года, мальчик молит всех богов оставить его разум в покое, не отнимать, не делать таким же безвольным существом, как и других пациентов психиатрической клиники. Впервые странный мальчик пробирается в его сон после отмены каких-то там препаратов и замены их стандартными витаминами. Он сидит у его кровати и смотрит внимательно-внимательно, будто ищет что-то. На вид он младше самого Сехуна. Глаза по-детски грустные, а кожа идеально-гладкая, будто фарфоровая. Сехун уточняет у незнакомца, все ли в порядке, но тот молчит и только смотрит. С тех пор он не пропускает не одного дня, с завидной регулярностью «навещая» молодого пациента психиатрической клинике.

Сон приходит неожиданно и Сехун спит до ужина, рассматривая красивое лицо с идеальными чертами лица, пока в палату со знакомой улыбкой не впархивает Чанёль. Лицо размывается, розовые губы искажаются в животном оскале и О кажется, что белые зубы вгрызаются в его плоть. Чанёль щебечет об изменениях в графике и подталкивает не отошедшего от сна подопечного к двери, потом прямо по коридору к лестничному пролету, вниз по лестнице в зал, оборудованный для встреч с родственниками.

Первое, что бросается в глаза Сехуна – бледное лицо сестры. За последние полгода, что его не навещали, она заметно подросла и превратилась в хорошенькую, угловатую девочку. У нее испуганные глаза и выглядит она напряженной. В отличие от матери и отчима. Сехун даже не задерживает на них взгляда. В груди поднимается знакомое чувство отвращения, замешанное на детской обиде и несправедливости. Этих людей он давно вычеркнул из списка близких родственников.

- Сехун, - остерегающе произносит отчим, и мальчик заставляет себя поклониться в знак приветствия и несуществующего уважения. У мужчины тяжелый взгляд, переполненный чувством превосходства над каждым, находящимся в небольшом помещении.

- Как ты себя чувствуешь? – без доли интереса спрашивать мать, и Сехун едва сдерживается от едкого комментария.

- Все в порядке, госпожа О, - повторно кланяется мальчик. – Не стоит беспокоиться.

Женщина недовольно поджимает губы, но больше вопросов не задает. И смотрит с такой грустью, что Сехун почти верит в ее раскаянье. Почти, потому что он-то знает, что она представляет из себя на самом деле. Жадная до денег шлюха, без угрызений совести запихнувшая собственное дитя в психиатрическую клинику ради части наследства, оставленного по непонятным причинам в большей доле именно ему. Смешно. И грустно, наверное.

- Вижу, шрамы постепенно сходят, - вновь подает голос «отец». – У тебя хорошая регенерация клеток, если столь глубокие порезы оставили так мало следов.

- У пациента лучшая регенерация, с которой я когда-либо сталкивался, - вмешивается Чанёль, ободрительно сжимая плечи подопечного. И Сехун неописуемо рад, что встречи с родственниками проходят исключительно под присмотром персонала клиники. В правилах прописано, что это необходимо для обеспечения безопасности посторонних, а на деле часто оказывалось, что от них самих следовало оградить больных.

- Явно сыграла хорошая наследственность, - добавляет Пак. Он со спокойствием удава, выдерживает пару презрительных взглядов, и даже фыркает негромко – он и не таких видал на своем жизненном пути. – В состоянии пациента заметны значительные улучшения, и если вы захотите, мы сможем позволить ему на выходные выезжать за пределы клиники.

- И это не опасно? – интересуется мать. Ее личико искажается страхом и растерянностью, от которых хочется смеяться в голос. – То есть, я хочу сказать, есть ли гарантии, что без соответствующего медикаментозного сопровождения, Сехун не повторит попытки свести счеты с жизнью?

- Никто не даст Вам подобных гарантий, госпожа Чхве, - Чанёль называет новую фамилию матери, умалчивая о назначенных препаратах и их безвредности, и Сехун поджимает губы. Он все еще не может привыкнуть, что за двенадцать лет все круто изменилось. Он остался единственным напоминанием о существование некогда в мире некоего господина О, бывшего владельца корпорации по производству нетканых материалов. Верного мужа, любящего отца, надежного партнера, незаменимого друга.

- Но стоит отметить, что многие пациенты окончательно выздоравливают именно в домашних условиях…

Чанёль говорит долго, умело играя интонациями и манипулируя вниманием. Даже отчим заинтересованно слушает его, иногда согласно кивая. Сехун устало вздыхает и переводит взгляд на огромное стекло. Зал посещений – единственное место, позволяющее насладиться видом утопающего в золоте города. Здесь нет решеток на окнах, и жалюзи задержались не долго, сорванные в порыве злости кого-то из посетителей.

«Где-то там кипит жизнь», - думает Сехун и во второй за день бледнеет, замечая одинокую, но такую знакомую фигуру. Из-за значительного расстояния он не может различить черты лица, поэтому в желании приблизиться к окну, дергается в руках санитара. Пак напрягается и отдергивает его, практически прижимая костлявую спину к своей груди, но мальчик продолжает вырываться, беззвучно шевеля губами. Он дергается так сильно, что пугает младшую сестру, в ужасе прижавшуюся к матери.

- Уведите его, - приказывает господин Чхве, властно указывая направление рукой. Он с ненавистью смотрит на мальчика и не скрывает победной ухмылке – упечь подростка в специализированное заведение было его лучшей идей. И сейчас он в этом убедился самолично.

- Пусти, - шепчет еле слышно пациент. Чанёль разворачивает Сехуна за плечи, выводит из зала, извинившись предварительно перед родственниками, и обнимает, ласково поглаживая пушистую макушку. Мальчик громко всхлипывает и шепчет что-то невнятное, уткнувшись носом в район чужих ключиц. Его трясет, как в лихорадке, и Чанёль не понимает, что могло спровоцировать эмоциональный срыв у здорового пациента. Конечно, он не станет отрицать, что сотню раз проштудировал личное дело подопечного, поговорил с лечащим врачом, передавшем его в полное распоряжение практиканта. В графе «причина поступления» числилась попытка суицида и подробный отчет врачей скорой помощи, и рапорт полицейского. Мальчик якобы разбил стекло в школьном танцклассе и пытался изрезать тело, чтоб наверняка. Но характер ранений говорил о невозможности нанести часть ударов самолично. Отсюда можно было сделать лишь один неутешительный вывод – от мальчика избавились. Удачно подобрали момент и закрыли в клетке, дабы зубки не показывал и ноготки не распухал.

- Сехун-а, что происходит? – спрашивает Пак, помогая мальчику опереться на себя и подняться на нужный этаж. Они игнорируют лифт, позволяя друг другу успокоиться и набраться сил перед необходимым разговором, от которого зависит будущее маленького, брошенного на произвол судьбы мальчика.

- Хен, я, кажется, схожу с ума, - честно признается Сехун, забираясь на кровать с ногами и обнимая острые коленки. – Я вижу то, чего не должен видеть, понимаешь? Я вижу мальчика, очень на меня похожего. Сначала он мне просто снился, а сегодня попался два раза наяву. Попался и исчез, как мираж или приведение, понимаешь? – На испуганных глазах вновь рождаются слезы, но О сдерживает их.

- Малыш, ты понимаешь, что это значит? – Чанёль анализирует услышанное и с ужасом осознает, что подопечному действительно здесь не место. А ведь он так надеялся, что, как только О Сехуну исполнится хотя бы 18, он сможет самостоятельно принимать решения, а значит и за выпиской дело не встанет. Но два года накладывают свой отпечаток и зачастую не самый положительный.

- Хен, я не могу так больше. – Предательская слеза покидает свое убежище и одиноко катится по впалым щекам, подчеркивая обреченность своего хозяина. – У него много шрамов. Они в точности повторяют мои. Понимаешь? Он будто я, только черты лица мягче, красивее. Он похож на красивую куклу, каких полным-полно у сестры. Я никогда не понимаю, зачем они нужны ей, если сестренка даже не распаковывает их, расставляя по полкам прямо в цветных коробках. Они все кажутся живыми, но с пустотой внутри. Холодная, мертвая красота, понимаешь? Вот и он, этот мальчик, в точности такой же. Красивый, но как будто не живой.

- Сехун-а, ты должен обо всем рассказать врачу, - тихо произносит Пак, надеясь не вызвать бурной реакции пациента. Тот сначала не реагируют, а потом поднимает голову и смотрит с неподдельной надеждой на санитара.

- Согласен, - мальчик подается вперед и хватает Чанёля за запястье, больно сжимая его. – Только спасите от этих глаз и холода маленьких ладошек.

Сехуну прописывают курс легкого успокоительного и стимулирующие препараты. Он запивает три таблетки большим количеством воды и блаженно закрывает глаза, в надежде впервые за долгое время нормально выспаться. Веки тяжелеют моментально, погружая в легкую дрему, медленно переходящую в крепкий сон. Но он не приносит облегчения. Сехун с ужасом смотрит на мальчика, удобно устроившегося у его ног, и не может произнести хоть слово. Зато впервые слышит тихий, мелодичный голос своего наблюдателя.

- Меня зовут Лухан, - начинает незнакомец, поправляя теплое одеяло. – И, да, ты прав, я мертв. Почти мертв, потому что жизнь в моем теле два года поддерживается аппаратом искусственного дыхания и внутривенными инъекциями. Просто кто-то свыше решил пошутить. - У незнакомца горят глаза, как у кошки во мраке ночи, и Сехуну хочется отодвинуться, спрятаться от пронзающего насквозь взгляда. – В тот день, в девятнадцать часов сорок восемь минут, умереть должен был ты. Никому ненужный мальчик с разрушенной жизнью и без малейшей веры в лучшее. Но ты выжил, - Лухан подтягивается на руках и склоняется к застывшему лицу. – Из-за тебя я застрял между жизнью и смертью. Родители, друзья, младший брат давно потеряли надежду на мое пробуждение, но все равно отказываются от отключения аппарата. Просто потому что верят. В меня верят, понимаешь? И я обязан оправдать надежды. Поэтому ты уйдешь.

Распахнутые до предела глаза, кажется, выкатываются из орбит от волны боли, пробегающей по нервным окончаниям. Сехун чувствует, как зажившие шрамы теряют целостность, раскрываясь перед длинными, холодными пальцами. Лухан разрывает ткани с видом профессионала и удовлетворенно улыбается. На его бледных щеках появляется румянец – первый признак возвращения жизни. Он становится на порядок красивее, но кукольная красота никуда не пропадает, обретая новые краски, отвлекающие от пустоты содержимого.

Из уст пациента психиатрической клиники вырывается болезненный хрип, а на другом конце города в точно такой же реабилитационной частной клинике мальчик с кукольным лицом делает первый самостоятельный вздох, ввергая О Сехуна в пучину забвения. Черта подведена. Выбор сделан. Ставок больше нет.

@темы: Писульки, EXO-K/M, Фанфики